Казачий, я твоё дитя
Светлана Тимошечкина. Эстония. (статья в газете «Волга»)
Издавна на Казачьем бугре размещалась станица, которая была центром управления Астраханским казачьим полком, а затем и войском. Казаком казачьего войска и был мой дед — Петр Николаевич Карташов. С тех давних времен и жили потомки нашего рода на Казачьем бугре и вместе со всеми делали историю нашей страны, были участниками всех событий. Здесь, на Казачьем бугре, я родилась, он был моей “колыбелью”, из которой я выросла.
И сейчас, уже в зрелом возрасте, в памяти всплывают эпизоды детства, картины родных мест и жизнь в поселке в те давние годы. В памяти такая давняя наша улица Орская с дорогой, ведущей “в город”, точнее, в центр города. По дороге на подводах везли товар на рынок “Большие Исады”, а иногда по дороге важно проходил верблюд с мешками, и мальчишки бежали за ним, забегали вперед и дразнили его, нарываясь быть оплеванными. После дорогу заасфальтировали, по ней стал ходить автобус, да и трамвай, что уже сделало центр города ближе.
А улица Орская впоследствии, после освоения космоса, стала носить имя космонавта В. Комарова в память о его подвиге. В поселке было несколько домов 3-4-этажных, в каждой комнате этих квартир проживала семья. Однажды нашим соседям пришло письмо, на котором был написан адрес: “Астрахань, Казачий, ул. Трамвайная, второй подъезд, Китаевым”. И письмо дошло до адресата, хотя улица адресата называлась “Орская” и у дома, и у квартиры, где проживал адресат, были свои номера. А то, что на конверте было написано “ул. Трамвайная”, так это потому, что по улице стал ходить трамвай, а значит, и улица должна называться “Трамвайной” — так, наверное, рассуждал отправитель письма. Не важно, что адрес был неточным, в поселке Казачьем все знали друг друга. Жили дружно, хоть все вроде и по-разному, но по единому расписанию того времени – взрослые по заводскому гудку шли трудиться, дети шли в школы учиться.
Школ в поселке было две – “белая” и “красная”, так назывались школа № 66 и теперешняя музыкальная. Летом для детей отрадой были игры в палисадниках домов – мальчишки играли в альчики, гоняли палкой или ногой пустую консервную банку, конечно же, шумели, и родители кричали на них из окон квартир. Многие заводские дети летом ездили в пионерский лагерь. И я каждое лето проводила в пионерском лагере. Еще не так давно закончилась война, страна поднималась после разрухи. Судоверфь им. С.М. Кирова, что в поселке Казачьем, пополнилась работниками, пришедшими с войны, “задышала” по-новому, и все вселяло надежду на скорое улучшение жизни. И в эти, еще тяжелые для страны годы исполнялся призыв партии “Все лучшее – детям”. И судоверфь построила для детей своих сотрудников пионерский лагерь.
Был 1950 год, и заводской пионерский лагерь им. Павлика Морозова принял в летний сезон детей на отдых. Корпуса лагеря были деревянными, а столовая, как большая палатка, – поставлены столбы и натянут брезент, такими были стены столовой лагеря. А какой стол! На столе скатерть, на ней клеенка, на каждом столе супница с супом, на тарелочках второе блюдо, после разносили компот. Только в лагере мы, дети, могли так кушать. Дома такого не было еще долго-долго. Теперь, глядя на эту фотографию, удивляешься такой сервировке стола. Так действительно было, лучшее – детям. Даже сейчас не каждое детское учреждение может похвалиться такими разносолами, и, наверное, это был “перебор” в те годы, но взрослым хотелось, чтоб дети жили лучше, не чувствовали всей тяжести положения.
Помнятся и апрельские ленинские воскресники, обязательно в пасхальное воскресенье. Каждый сотрудник верфи должен был выйти на этот воскресник и вложить свое “бревно” в благоустройство поселка. Обязательно играл заводской духовой оркестр, и под звуки музыки, песен, маршей убирали мусор, высаживали деревья, так был разбит парк, который еще долго украшал поселок. А мы, дети, бегали, играли окрашенными пасхальными яйцами, катали их, разбивали, ударяя “носиками” друг о друга, определяя, чье яйцо крепче. Хотя наличие пасхальных яиц не приветствовалось, ибо это веяло “религиозным духом” и запрещалось антирелигиозной политикой того времени. Ох, детство, детство! Оно было нашим, таким нашим, и при любых неприемлемых сейчас направлениях его развития оно было милым. И навсегда осталось в памяти с той атмосферой бытия, общения в коммунальных квартирах, играми во двориках домов.
Навсегда в памяти Казачий ерик, еще полноводный, на который бегала купаться вся детвора поселка. По ерику проплывали лодки, на них возили фрукты и овощи, молочные продукты на городской базар. По берегам ерика были огороды и стояли ветряки, словно стражи. Навсегда в памяти остался заводской парк с его танцплощадкой и открытой летней киноплощадкой, где, сидя с веточкой в руке и отмахиваясь от назойливых комаров, можно было посмотреть и кинофильм, и концерт заводской художественной самодеятельности в праздничные дни. Родной Казачий бугор, ты навсегда жив в памяти, и пусть я – “твое дитя” – сейчас живу в другом городе, в другом государстве, ты всегда любим мною и дорог мне со всеми своими жителями, дорогими моими соседями, которых я всегда помню и дружбой с которыми дорожу.